КОГДА НАХОДИШЬ ИСТИНУ – РАБОТА ПРИНОСИТ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ

Есть медики узкого направления или, наоборот, широкого профиля. Но представьте себе специалиста по травматологии, биохимии, генетике, цитологии, токсикологии и многим другим дисциплинам в одном лице. Именно такими специалистами с колоссальными знаниями и опытом являются судмедэксперты. Об этом непростом призвании мы поговорили с   начальником ГУ «Луганское республиканское бюро судебно-медицинской экспертизы» ЛНР, врачом высшей категории Борисом Камоцким.

Мало кто знает, но история этой профессии насчитывает без малого два с половиной тысячелетия. Так, при раскопках Древнего Рима ученые нашли таблички с медицинскими заключениями для судов, датированные 448 г. до н.э. В России основы заложил Петр Великий, а в 1893 году в Санкт-Петербурге начало работу первое официальное учреждение. Какие задачи ставят перед собой сотрудники Луганского бюро СМЭ в XXI веке?

— Борис Валентинович, в фильмах ваша профессия давно стала популярной, а чем занимаются судмедэксперты в реальной жизни?

— Как нас только не называют в сериалах! Например, патологоанатомами. Ничего не имеем против коллег, но профиль нашей работы отличается радикально. Патологическая анатомия занимается исследованием тех, кто находился под диспансерным наблюдением или в стационаре, то есть когда по обследованному телу необходимо дифференцировать заболевание. Наша же служба занимается в основном случаями насильственной смерти и подозрениями на таковую в условиях неочевидности, например, в молодом возрасте и т.п. Образно говоря, к нам доставляют с улицы «кота в мешке». Мы о человеке, тело которого исследуем, не знаем практически ничего. Кто он, где жил, что ел, с кем общался не известно. Эксперт в процессе исследования должен выйти на постановку диагноза исключительно из того, что сам увидел глазами, потрогал руками и получил в результате лабораторных исследований. И только тогда можно поставить окончательный медицинский диагноз.

— В вашем бюро есть различные отделы. В чем их специфика?

—  Есть отдел судебно-медицинской экспертизы трупов. Также имеется отдел обвиняемых, подозреваемых и др. лиц. Это длинное название осталось с советских времен также и в России. В разговоре мы его называем «отдел экспертизы живых». Отдел комиссионных экспертиз, который, кроме спорных случаев, изучает правонарушения или подозрения на таковые в действиях медицинских работников. Бывает так, что родственники предъявляют врачам обвинения в некомпетентности или халатности. Еще есть лаборатории, без них никак. Это иммунологическая, цитологическая, медико-криминалистическая, токсикологическая.

— Какой объем работы!

— Мы не пытаемся объять необъятное, а работаем в рамках действующего законодательства. Это Закон Луганской Народной Республики «О государственной судебно-экспертной деятельности в Луганской Народной Республике», Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы и, собственно, Приказ Министерства здравоохранения, который регламентирует нашу работу.

— Какие особые требования в вашем учреждении?

— У нас есть своя специфика, поэтому мы и называемся судебно-медицинскими экспертами. За время обучения в университете этой дисциплине выделяется объем для общего ознакомления, а вот затем ординатура, после которой специалист приобретает право подписи и принятия решения самостоятельно.

— В 2014-м вы работали без света и воды, сейчас эти проблемы решены. Наверное, им на смену пришли другие трудности?

— Трудность у нас сегодня одна — кадровый голод. Но и эта проблема решается, Министерство здравоохранения всегда идет нам навстречу, с 2014-го года у нас значительно увеличился штат.  Поскольку наша специализация одна из самых сложных, то прежде всего должно быть желание студентов-медиков. Против воли у нас никто работать не сможет. Для этого, как минимум, нужно стремление. Есть желание — научим, поможем, подскажем.

— Наверное, непросто стать вашим сотрудником?

— Все дело в том, что нельзя, к примеру, студента мединститута посылать в эксперты. Человек оканчивает медуниверситет, ординатуру, если он имеет желание посвятить свою жизнь медицинской службе, он должен пройти полную медицинскую подготовку, а это 6 лет. Ординатура — 2 года. Претендент проходит стажировку, обучение, экзаменуется на кафедре с участием наших профильных узких специалистов от судебной медицины и приступает к работе. То есть, чтобы только прийти в профессию, человек должен отучиться 8 лет. А потом еще пять лет поработать, чтобы была возможность повышать свою квалификационную категорию. Чтобы достичь этого, нужно обладать колоссальными познаниями, незаурядными навыками и опытом. При этом аттестационная комиссия учитывает и опыт ошибок.

— Значит, и ошибки бывают?

— Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. В нашей работе нет шаблонных алгоритмов и готовых ответов, каждый случай экспертизы индивидуален, но он преломляется через опыт.

— Бывают ли случаи, когда заключение судмедэксперта меняет весь ход следствия?

— Бывают. Это одно из оснований для комиссионной экспертизы, когда заключения судмедэксперта, проводившего обследование трупа, идут несколько в разрез с материалами дела. И вот тогда уже судебно-следственные органы предоставляют нам все материалы уголовного или гражданского дела в полном объеме. И отдел комиссионной экспертизы рассматривает их вместе с заключением первичной экспертизы.

— Насколько редкая профессия судмедэксперта в современном мире?

—  Для примера: в Греции даже в конце ХХ века было всего 2-3 эксперта с учетом всех их островов. Цели и задачи, которые ставятся перед нашими коллегами в разных государствах, могут сильно отличаться. Мы стремимся выйти на российский уровень, и в этом году будем обеспечены новой аппаратурой для токсикологической экспертизы биологической жидкости, получаемой от объектов, как живых лиц, так и трупов.

— Проверка наличия токсинов в крови?

— Наличие в крови, например, алкоголя или наркотиков, не говорит о том, что эти вещества, вне зависимости от цифр содержания, стали причиной смерти. Она может наступить по причинам естественного заболевания, а токсины могут быть сопутствующим фактом.

— Знаете, а ведь у вас профессия творческая…

— Мой учитель мне говорил: «Акт судебно-медицинского исследования — это творческая работа эксперта». Что увидел, то и зафиксировал, а потом наступает этап анализа, когда получаются результаты лабораторных исследований, и только тогда делаются выводы.

— Есть ли профессиональные табу?

— Эксперт по определению не имеет права относиться к умершему, как к тому, что это был чей-то отец, чей-то муж или сын… Если относиться к делу так, то психологически будет очень тяжело. Тело — это объект исследований. Вот в вашем случае, как для корреспондента, я — объект, так?

— Не совсем. Журналист должен стать на место собеседника, понять его логику. Но те коллеги, которые пишут исключительно о гибели людей, должны внутренне дистанцироваться от увиденного, иначе если все пропускать через себя, то можно с ума сойти от горя…

— А у нас только так и можно. Необходимо отстраненно и непредвзято оценивать все факты, которые получаешь, чтобы принять решение.

— Экран рисует образ эксперта, как бывалого человека, которого ничем не удивишь. В жизни экспертов работа часто удивляет?

— Да по сути каждый раз. Абсолютно одинаковых случаев ведь не бывает. Достаточно будет сказать, что в случаях судебных разбирательств судьи зачастую принимают решение, опираясь на наши заключения. Мы не называем виновных или невиновных, но делаем заключения о давности, механизмах, способах причинения повреждений. А при сопоставлении всех данных суд, используя и наше экспертное заключение в том числе, выходит на принятие решений. Иногда бывают случаи, когда на основе наших заключений выясняется, что подсудимый не мог совершить те деяния, которые ему вменяют, то есть человек не виновен. Бывают и такие решения. Мы не боги и не можем вершить судьбы людей, но от наших заключений зачастую зависит, будет ли наказан виновный или оправдан невиновный.

— Какие моменты в работе судмедэксперта дают ощущение профессиональной удовлетворенности?

— А вот когда работаешь-работаешь, мозги закипают, прокручивая все, общаешься со следователем, потому что они нарабатывают материал дела, и когда обнаруживается преступник и удается доказать его вину с помощью наших данных, а затем виновное лицо предстает перед судом, это показывает, что работаем не зря. То же самое, когда человека обвиняют и все говорит против него, а наши данные идут с этим в разрез и мы готовы отстаивать наши заключения, они подтверждены лабораторно и обоснованы научно.

— Почему так бывает?

— Свидетели могут давать путанные показания. Следователь ведь фиксирует то, что ему дают, а уже потом следствие идет. А мы ему помогаем и выясняем, что именно это лицо виновно, невиновно или виновно лишь частично. Вот, когда мы выходим на истину, то это приносит удовлетворение.

— Сегодня 75 лет организации Бюро. И три года отмечается профессиональный праздник в ЛНР. Что бы вы пожелали коллегам?

— Здоровья, терпения, выдержки, мудрости и мужества.

Беседовал Дмитрий Молчанов